Не раздумывая ни секунды, Гокко кинулся в воду, схватил обезьянку и в несколько гребков достиг берега. Две-три пираньи успели тяпнуть его за руку, и, когда мальчик ступил на землю, несколько капель его крови, смешавшись с кровью спасенной обезьянки, упали на траву.

— Теперь мы кровные братья с тобой, — улыбнулся Гокко и осторожно погладил напуганного, дрожащего зверька.

Недели две, выздоравливая, пролежал Пиччи-Нюш в хижине Гокко. Мальчик заботливо ухаживал за маленьким другом — носил отборные фрукты, лепешки из маиса, смазывал рану целебным бальзамом. Когда Пиччи поправился, он скорее поспешил домой. То-то было радости в обезьяньей семье, где папа и мама считали сына погибшим. Строго-настрого запрещали ему родители отлучаться далеко, но разве можно было удержать обезьянку от свиданий со своим другом и спасителем.

Пиччи-Нюш и Гокко вместе бегали по лесам, дразнили муравьедов и древесных опоссумов, качались на лианах, а как-то раз даже выловили в Пиранапанеме на нехитрую наживку огромного панцирного сома.

Но вот, в один злосчастный день, Пиччи, прибежав к другу, долго не мог его найти. Наконец он обнаружил мальчика на крохотной, рыжей от бабочек полянке в гуще зарослей в сотне метров от хижины.

Гокко сидел на траве, обхватив колени, и смотрел перед собой темными узкими глазами. Худое лицо его, словно отлитое из бронзы, было спокойно, но по щекам медленно скатывались слезы.

Мужчинам племени тупинабама не пристало показывать печаль на людях. Маленький индеец, увидев товарища, постарался незаметно вытереть лицо. В ответ на настойчивые просьбы Пиччи он, наконец, рассказал, что произошло.

Ближе к устью реки, там, где когда-то отец Гокко поймал четырехметровую рыбу арапаима, в пещере на лесистом склоне живет злой колдун Кутайра. Все окрестные племена страшатся его. Колдун может вызывать злых духов, укрощать взглядом свирепых ягуаров и насылать на любого человека порчу, так что он в один день чернеет и погибает от мучительного жжения внутри.

Каждые три года колдун требует от индейских племен страшную дань — маленького мальчика. Один раз племя араваков отказало жестокому Ку-тайре. Колдун вызвал злых духов, они вселились во взрослых мужчин племени, и всеми этими воинами овладело черное безумие. Кто бросился с обрыва в реку, кишащую крокодилами и пираньями, кто убежал в непроходимые чащи и погиб от когтей и зубов хищных зверей. Многие индейцы разрывали на себе одежды, царапали тело ногтями, падали на землю и бились в судорогах. Тогда жена предводителя племени вывела за руку из хижины своего семилетнего сына — маленького Жезу и, рыдая, отдала Кутайре. И сразу же разум вернулся к воинам, оставшимся в живых.

С тех пор никто не смел противоречить, когда раз в три года колдун появлялся в каком-нибудь племени и напоминал — подходит февральское полнолуние… Вечером перед полнолунием, как только солнце склонялось к закату, двое мрачных старейшин приводили к пещере Кутайры испуганного ребенка. Они привязывали мальчика к стволу старой цекронии, росшей в десяти шагах от входа в логово колдуна, и скорее уходили прочь, стараясь не оглядываться. Больше никто и никогда ребенка не видел.

— И вот, — рассказывал Гокко, — в этот раз выбор колдуна пал на племя тупинабама. Отец мой погиб на охоте, мать умерла от лихорадки — никто не будет оплакивать сироту. Сегодня вечером меня отведут к пещере и оставят там — таково решение старейшин.

— А что же Кутайра делает с детьми? — спросил Пиччи, поеживаясь от услышанного.

— Старухи наши говорят — съедает. Он уходит в свою пещеру и превращается в громадного крокодила. Крокодил выползает наружу, пожирает мальчика и скрывается в реке. Там он отлеживается у берега в теплой тине две недели — переваривает пищу. Потом выходит на берег и опять становится колдуном. Так он обретает новые силы для своих страшных колдовских дел.

— Ты не погибнешь! — закричал в отчаянии Пиччи. — Я спасу тебя! Я брошусь на колдуна и перегрызу ему горло! Или всажу отравленную стрелу.

— Бесполезно. Он заморозит тебя взглядом в воздухе. А яд на него не действует. Нет, от судьбы не уйдешь. Я мог бы убежать, но тогда умрет кто-то другой. Прощай, Пиччи, мой маленький брат. Вспоминай иногда Гокко.

— Ты не погибнешь, — повторил Пиччи. — Это несправедливо. Так не должно быть!

Он вспрыгнул мальчику на плечо, потерся пушистой головой об его щеку, перемахнул на ветку и исчез в зарослях…

Пришла ночь. Горел костер на поляне, сбоку от входа в пещеру. Языки пламени бились на остриях свежего ветра с реки. Ветер временами стихал, и тогда, сквозь горячий дым, уносящийся в небо, привязанный к дереву Гокко видел, как на непостижимой высоте зябко дрожали звезды.

Внезапно сутулая фигура колдуна, незаметно вынырнувшего из темноты, нависла над мальчиком, закрывая пламя. Маленький индеец различал только черный силуэт да блестящие белки глаз Кутайры.

— Какой тощий, костлявый мальчишка! — проревел разозленный колдун. — В следующий раз я выберу себе парня заранее. Пускай его годик пооткармливают, держа в клетке. Пусть не дают двигаться, чтобы разжирел. То-то будет славно!

Хрипло ругаясь, он пересек поляну и, пригнувшись, скрылся в пещере. И тут же из нее показалась голова исполинского крокодила.

Жуткий оборотень медленно выполз наружу и вдруг одним прыжком оказался у цекронии, к которой был привязан окаменевший от ужаса Гокко. Чудовище во всю ширь распахнуло гигантскую пасть.

Пушистый оранжево-красный комок метнулся из темноты от подножия дерева прямо в пасть хищнику. Сверкнула длинная искра, и сноп пламени вырвался из челюстей оборотня.

Крокодил с распяленной пылающей пастью, в которую была вставлена рогатина, обмотанная просмоленной паклей, бился на поляне. Он пытался освободиться от рогатины, колотя о землю головой, но острая деревяшка только глубже увязала в челюстях. А Пиччи уже цепкими коготками распутывал узлы, разматывал веревку, освобождая связанного мальчика.

Последние судороги все медленней и медленней сотрясали тело чудовища. Пламя в его пасти догорало. Вот с лязганьем сомкнулись огромные челюсти, видимо, прогорела середина рогатины. Крокодил дернулся еще несколько раз и остался недвижим.

— Все, — шепотом сказал Гокко, стоя у дерева рядом с героической обезьянкой. — Все. Конец колдуну! — повторил он, осмелев, и, подобрав с земли прутик, потыкал им в закрытый крокодилий глаз.

Все дальнейшее произошло в доли секунды. Оборотень дрогнул и вдруг, в последнем предсмертном усилии, раскрыв черную кровавую пасть, бросился на Гокко. Пиччи дернул мальчика за ногу и, пока Гокко падал, успел заслонить его своим маленьким телом. Зубы крокодила сомкнулись как раз посредине туловища обезьянки, дрожь пробежала по его телу в последний раз, он выгнулся и, приоткрыв пасть, издох.

Дым костра потек вниз и серым плотным маревом окутал землю. Когда ветерок разогнал последние клочья дыма, маленький индеец в неверном свете догорающего костра увидел у самых ног труп колдуна с обугленной головой и крохотное окровавленное тельце обезьянки.

Гокко бережно поднял своего спасителя на руки, припал ухом к его пушистой груди. Сердце обезьянки не билось.

Путаными таинственными тропами, то ясно видными, то исчезающими во влажной мешанине джунглей, Гокко шел и шел уже много часов — ведомый чуть теплившейся в сердце искоркой надежды. За спиной его был надежно привязан узелок с бездыханным телом верного Пиччи. Если старухи племени тупинабама, судачившие обо всем на свете долгими лунными вечерами, не врали, конец пути был уже близок.

Ни один индеец, включая неустрашимых воинов, мудрых знахарей, колдунов, постигших зловещие тайны, не отваживался и близко подойти к тому месту, куда добирался сейчас Гокко.

Вот впереди мелькнул просвет, и через несколько десятков шагов джунгли внезапно исчезли, словно их выкорчевал сказочный великан Басаку. Перед мальчиком простиралась обширная равнина с поверхностью твердой, гладкой и блестящей, как отполированный наконечник стрелы.